Что-то мне подсказывает, что строгим папочкой я бы точно не стал, но и на маму шикать отучил бы.

— Эн, — подхожу к ней вплотную. Удерживая Нику одной рукой, второй обхватываю Анну за плечи. Притягиваю к нам. — Ты только накрутишь себя ещё больше. В чём смысл? — шепчу ей в висок, целуя при дочери.

К черту всё! Пора с этим кончать.

Ника, замерев как мышь, смотрит на происходящее во все глаза.

— Энни, разве ты не чувствуешь, что я люблю вас обеих? Скажи ей или я сделаю это сам.

— Мы уже сегодня никуда не попадаем… — выдаёт Царевна задушенным голосом. Грудь часто вздымается. Чувствую, как вся дрожит. В следующий момент ломает первый барьер. Обнимая нас с Никой, вскидывает блестящие от влаги глаза. Находит ими мои. Наши дыхания сбиваются ещё больше. Удары сердца гулко отбивает в ушах. Убийственная пауза затягивается. Втянув со свистом воздух, разрываю это невыносимое напряжение:

— Мы столько пропустили, что, наверное, это и есть лучший момент в её жизни. В наших жизнях. Ты так не думаешь?

— А как же… праздник? Я обещала…

— Эн, — дожимаю.

— Хорошо… — нервно выдыхает, переводя взгляд на нашу дочь.

Казалось бы, что тут сложного: озвучить несколько слов. Но голос Анны сипнет. Горло сдавливает волнение. Находясь с ней на одной волне, я переживаю те же эмоции. Нам обоим предстоит сдвинуть с места каменный монолит и с облегчением выдохнуть.

Дать друг другу ещё один шанс.

— Бусинка… — судорожно тянет воздух.

Опускаю дочь ниже. Ника инстинктивно обхватывает нас за шеи. Наши лица оказываются так близко, как будто мы втроём собрались обсуждать совершенно секретную информацию о накосячивших бабушках за дверью в спальне.

— Ты разрешаешь его полечить? — прищуривается дочь.

— Это твой папа, Ника, — сорвавшиеся с губ Анны слова врезаются в мою грудь как молот о наковальню. Неожиданно и резко. Вдребезги разнося взращённый на нервах корсет. Вдыхаю на полную, ощущая, как по венам разлетается кислород. В кровь впрыскивается смертельная доза адреналина. Проносится по телу шквальной обжигающей волной, после которой я выживаю… прижимая к себе качнувшуюся на ватных ногах Царевну.

— Тот, о котором рассказывала Кэтти? — малышка поднимает доверчивый взгляд, и меня очередной волной дрожи сносит.

***

— И что же обо мне рассказывала Кэтти? — сконцентрировав всё своё внимание на дочери, готовлюсь услышать невероятную басню в духе Катерины.

— Говорила… ты герррой! — Ника выразительно выговаривает «Р»!

— О, как? — изумлённо выпучиваю глаза.

Это что-то из ряда фантастики. Герой??? Невероятно захватывающее сказание.

— А где твой меч-кладенец? — круглые глазища Доминики неумолимо меня «клеят». — Покажешь?

— Что ещё за меч-кладенец? — озадаченно выстраиваю в голове довольно образные ассоциации из русского фольклора и не только...

Пах по-прежнему гудит напряжением.

Сложно расслабиться, когда тело желанной женщины так близко…

— Ты что, не помнишь? Ты же отрубил голову змеюке Мэт!

Поперхнувшись от заявления дочери, сдавливаю талию покрасневшей Эн.

— Вот так, смотри, — сделав взмах рукой, Ника задевает носком туфли верхушку сверхчувствительного члена. Вздрагиваю. Мне хочется взвыть. Рывком схватив воздух, задерживаю дыхание, пережидая боль. — Вспомнил?

— Ага… — шумно опустошаю лёгкие. Кажется, что вместе с воздухом меня покидает возбуждение. — Почему Мэт змеюка? Это кто же выдумал такую басню? — веду бровью, поглядывая на Эн.

— Потому что она плохая! — нервничает лисёнок. — Она стервла!

— Ника! — шикает Анна, закатывая глаза. — Это плохое слово. Нельзя такое говорить.

— Но Кэтти его говорит. Я слышала.

— Катя взрослая.

— Я тоже взрослая! — возмущается дочь, вздёргивая кверху подбородок. — Так бабушка Вера говорит.

— Саботаж? — Анна устремляет на неё осуждающий взгляд.

— Нет, — Ника обижено поджимает губки. — Она папу накалдавала. Потому он долго не приезжал.

— Дочь, а мама у нас хорошая? — разбавляю накал девичьих страстей, пока кого-то не отправили в угол.

— Идеальна! — выносит заключение Ника.

— Класс! Я с тобой полностью согласен, — отпустив на секунду Анну, вручаю ей рубашку, а сам несколько раз подбрасываю к потолку дочь.

Она визжит от радости. Коридор наполняется звонким смехом. Впитываю эти эмоции и молча кайфую.

— А теперь пошли лечиться. Эн, ты идёшь с нами.

— Мне нужно на кухню… — Царевна пытается отвертеться, но я ловлю её за руку.

— Всё, что тебе нужно, это наша с Никой компания, — подталкивая Энни вперёд, прохожу с девчонками в ванную. — Верно, доча?

— Ага.

— Аптечку дашь нам, Царевна?

Высаживаю ребёнка на пьедестал для раковины.

— Божжжеее… Я с вами рехнусь, — бросает грязную вещь на ящик для белья.

Перевожу на зеркало пытливый взгляд. Отслеживаю нервные движения Царевны. То, как выуживает из шкафчика небольшую пластиковую коробку и приносит её мне.

— Держи.

— Ты нам не поможешь? — открываю крышку. Извлекаю пару ватных дисков. Наливаю на них перекись.

— Я сама! Сама! Дай! Пап. Дай полечу!

— Ауч… — шиплю, когда Ника, выхватив из рук ватный тампон, впечатывает его в разбитую бровь. — Кто ж так… — в последний момент глотаю лишнее слово и выдыхаю.

— Ой… прости, прости… — лепечет напугано, осторожно дуя на ранку. — Очень болит?

— Всё хорошо, Доминика, — пытаюсь её успокоить. — Ты умничка. Врач от Бога. Давай ещё раз, только осторожно.

Глава 27. С лёгким паром

Анна

Итан снова склоняется над Бусинкой.

Позволяет ребёнку измываться над собой.

Терпит ради сближения с дочерью. И это подкупает. Вселяет надежду на будущее, на взаимное уважение и доверие. На то, что он станет лучшим отцом.

— Ладно, лечитесь тогда без меня, — определив, что я здесь лишняя, решаю заняться чем-нибудь полезным. Всё-таки сегодня праздник. И он ещё не закончился. Наоборот, веселье в самом разгаре…

— Пойду, уберусь на кухне, — вспоминаю о мелких осколках. Их нужно пропылесосить, чтобы Ника не поранила ступни. Она часто бегает по квартире босиком. Словно её тапочки живут другой жизнью где-то в иной плоскости. Каждый раз вдали друг от друга. — Заодно проверю, чем заняты наши бабушки. И если мы никуда не едем, закажу на дом еду.

— Эн, пусть Кэтрин этим займётся. Закажет клининг услугу. Позвонит в лучший ресторан и забронирует столик на пять человек. Все расходы я возьму на себя. Ауч!!! — Святой снова вскрикивает, хватаясь пальцами за бровь.

— Всё! — осознав, что дело пахнет керосином, Ника быстренько умывает руки. — Я уже вылечила! Теперь давай купаться! — указывает пальчиком на ванну.

Только этого сейчас не хватало!

Не то, чтобы я была против их совместного купания.

Просто после водных процедур мы уже вряд ли поедем в ресторан.

Придётся праздновать дома.

— Ника, а как же твоя причёска? Я столько времени старалась! Тебе не жалко мочить локоны? А макияж? — пытаюсь отговорить ребёнка от этой несвоевременной затеи.

— Ма, новый нарисоваем. Дашь нам бомбочку? — пялится на меня словно суслик — попробуй откажи. — И пенку хочу! Много!

— Значит так, — медленно тяну воздух носом, чтобы не вспылить в такой день, — папа помоется без нас. Он взрослый. Сам справится. Мы подождём его за дверью. Договорились?

— Нет! — скрещивает руки на груди, многозначительно уводя взгляд в сторону. Боже мой, ну что за характер? — Барсика ты купала. Он тоже взрослый! Почему папу нельзя?

Встречаемся с Итаном взглядами. Я сконфуженно молчу, словно проглотила язык.

А что тут, блин, скажешь?

В ванной мы закрывались, когда Арсу подгорал секс.

Приходилось придумывать для Ники разные отмазки типа: помою ему спину или побрею сзади шею…

Хорошо, хоть не просит папу побрить…

Черт!

Ну что же ты смотришь на меня глазами полными укора? А?

— Никого я не купала. Хватит, Ника. Лучше расскажи папе свою любимую сказку, — с досадой бормочу, намереваясь покинуть ванную.